несся над лесом. Иван Васильевич брал с собой собаку Альму и выходил на дорогу. Угрюмо глядел, как в сторону Москвы тянутся военные обозы, идут усталые бойцы в запыленных касках. Да, плохи дела. Огромная беда обрушилась на Родину.

В один из таких дней Иван Васильевич встретился с Блиновым. Старая ссора как-то забылась. Не до того было. Почти дружески поговорили о последних событиях, поделились новостями. Блинов завистливо покосился на карабин, висевший на плече у Яшина. Не удержался, сказал:

— Эх, вот бы мне такой! Глядишь, зайчонка бы и подстрелил. Голодно ныне стало.

— Застрелишься еще спьяну, — пошутил Иван Васильевич. — А может, фашистов задумал бить? Так и скажи. Ружей у меня целых пять штук.

— Зачем же их бить? Они хоть жить нас по-новому научат.

У Ивана Васильевича задрожали пальцы и страшная судорога перекосила лицо.

— Дурак!.. — с трудом выдавил он из себя и первый раз в жизни грубо нецензурно выругался. — Пойдем, Альма, — и, круто повернувшись, пошел прочь.

4

Екатерина Максимовна стала замечать, что с мужем творится что-то неладное. На слова стал совсем скуп, все о чем-то думает. Несколько раз надолго уходил из дому, но без ружья, — значит, не в лес. А потом к нему пришли какие-то люди, по виду городские, и они долго сидели под окнами на лавочке и тихо разговаривали.

А еще через несколько дней к дому подъехали две тяжело груженные подводы. На передней под рогожей стояла печатная машина. Приехавшие сразу принялись за дело. Машину установили в подвале, туда же перенесли несколько рулонов бумаги, типографскую краску и шрифт. Екатерина Максимовна ни о чем не спрашивала, вызвалась было помочь, но мужчины не дали. А когда подвал снова закрыли и муж пошел проводить гостей, слышала, как он сказал:

— Не беспокойтесь, надежнее этого места не найти.

И опять жизнь на лесной поляне пошла своим чередом. Только все ближе и ближе слышались орудийные раскаты и все тревожнее становилось на душе. Иван Васильевич больше никуда не уходил и даже старался придать своему дому нежилой вид: перестал выпускать на улицу собак, окна по вечерам закрывал плотными шторами.

И по лесу он стал ходить очень осторожно. Внимательно разглядывал каждый след, каждую сломанную ветку. Иногда Иван Васильевич думал о встрече с врагом, чувствовал, что рано или поздно это случится, и готовился к этому. Но встреча произошла совсем не так, как он думал.

Утром, как всегда, он отправился в свой ежедневный обход. Погода выдалась морозная, ясная. Порывами налетал ветер. Бледные лучи солнца скользили по вершинам деревьев. Иван Васильевич поднял голову и увидел высоко над лесом легкие белые купола. Розовато отсвечивая, они плавно неслись к земле. С минуту он зачарованно разглядывал их. Ему никогда не приходилось видеть такое, и потому он не сразу догадался. И только когда нижний парашют понесло прямо на поляну, он понял — это враг. Болтавшийся под куполом человек тянул за стропы, но опытный глаз лесника уже видел — на поляну деревья не пустят. Затрещали сучья, купол сразу обмяк, и Иван Васильевич заметил, как парашютист поспешно режет стропы. В следующую минуту он был уже на земле. Их разделяло расстояние не более двадцати метров. Иван Васильевич отчетливо видел серую, наглухо застегнутую короткую куртку с откинутым капюшоном. Он сделал два шага вперед. Фашист тут же заметил его и неуловимым движением перекинул на грудь автомат. Тогда Яшин, уже не раздумывая, выстрелил почти не целясь, навскидку. Ему не надо было глядеть, куда попала пуля. Два раза в одну и ту же цель он никогда не стрелял.

Белое полотнище парашюта болталось на сучьях. Иван Васильевич не спеша сложил его и спрятал в сарай под сено.

5

В середине ноября морозы сковали землю, но снега было еще мало. Он лежал на полях и в оврагах непрочным рыхлым слоем, легко вздымаясь белой пылью при первом порыве ветра. Леса казались поредевшими, утеряв зеленый наряд, они далеко просматривались вглубь.

Фронт придвинулся к Москве. Все глуше доносилась артиллерийская канонада. И так же по вечерам, только теперь в противоположной стороне, багровело небо.

В Рузе и окрестных деревнях хозяйничали фашисты. Жизнь замерла. Кто мог носить оружие, ушел в леса. На дорогах то здесь, то там стали взрываться вражеские машины. Оккупанты чувствовали себя неспокойно. В районе появились эсэсовские части…

Вечерело, когда человек вышел из леса. День был ясный, на снегу лежали синие тени, и человек несколько минут неподвижно стоял под деревом, внимательно разглядывая лесную поляну. Было очень тихо. Лишь изредка потрескивали обледенелые сучья берез. Из трубы вился желтый дымок. На крыше сарая сидела сорока. Ни одного следа не вело к дому. Человек пошел вдоль опушки. Он шел очень осторожно, остановившись за сараем, оглянулся по сторонам, после чего по утоптанной тропинке дошел до террасы.

Услышав условленный стук, Иван Васильевич открыл дверь:

— Входи, Яков Андреевич.

В доме было жарко натоплено. На столе кипел самовар. Иван Васильевич только что помылся в бане. Раскрасневшийся, с влажными волосами, он казался совсем молодым.

Яков Андреевич Каменский разделся и сел к столу. До прихода немцев он жил в деревне Воронцово. Иван Васильевич знал его с первых дней основания колхозов, знал он и то, что Каменский коммунист, и относился к нему с уважением.

— Угощайся, Яков, — Иван Васильевич придвинул ему чашку чая и мед.

Но прежде чем взяться за чай, Яков Андреевич не спеша свернул самокрутку.

— Павлуша, поди-ка к бабушке на кухню, помоги ей, — сказал Иван Васильевич своему пятнадцатилетнему внуку.

— Как прошел? — тут же спросил он гостя.

— Не беспокойся. Следы только за сараем, заметить их трудно.

Яков Андреевич знал, что хозяин дома не курит, не решаясь зажечь папиросу, он осторожно положил ее на край стола. Выпив несколько глотков чая, сказал:

— Дела налаживаются. Немцев под Москвой остановили. Пора и нам начинать. У тебя все готово?

— Как и договаривались. Жду.

— Продуктов завезли? А то ведь семья у тебя теперь будет большая.

— Всего хватит. В случае чего телку зарежу.

Яков Андреевич вынул исписанный лист бумаги и, тщательно разгладив его, положил под клеенку.

— Это отпечатаем в первую очередь, — сказал он. — Народ ждет слово партии.

— Кури, вижу, что не терпится, — сказал Иван Васильевич, непонятно отчего волнуясь.

— Потом покурю, на кухне. Имей в виду, Блинов — предатель. Уже успел выслужиться. В Воронцове назначен старостой.

Иван Васильевич встал, резко отодвинул стул. Подошел к окну.

— Не волнуйся, приговор ему уже вынесен…

Он не договорил. Во дворе залаяли собаки. В дверь ударили чем-то тяжелым.

— Они! — сказал